Возникнут ли после встречи президентов России и Турции особые отношения между странами? Выйдет ли Турция из НАТО?

На эти темы в интервью «БИЗНЕС Online» рассуждает известный журналист и эксперт Максим Шевченко, который рассказал, почему политический ислам — естественный союзник России, а мистически Москву и Анкару объединяет наследие Византии.

— Максим Леонардович, сегодня в Петербурге произойдет долгожданная встреча Путина и Эрдогана. Почему в качестве площадки для переговоров избрали Петербург? Почему не Казань, ведь в декабре прошлого года лидеры обеих стран намеревались встретиться в Татарстане?

— Выбор места для встречи такого рода имеет символическое значение. Почему Питер, а не Казань? Вспомним, что президент РФ Владимир Путин происходит из Петербурга — следовательно, турецкий президент Реджеп Эрдоган как бы приезжает к нему домой. Надо знать турецкий менталитет и важность того значения, которое в турецкой системе ценностей отводится дому.

Приглашение домой — это знак примирения. Для исламского мира это имеет огромный смысл. Если гостя принимают дома, в том месте, откуда хозяин родом — это высокая степень доверия. Если бы это происходило в Москве или в Казани, это была бы уже совершенно другая территория. Разумеется, это не значит, что Путин или Эрдоган считают, что Москва и Казань — это другая страна. Но Петербург — это, условно говоря, путинский аул, откуда он происходит родом. И для Востока, как я уже сказал, это важно.

Второй важный момент при выборе места: Петербург, хотя мы и назвали его условно «путинским аулом», славится как самый европейский город России. А у Эрдогана сейчас очень тяжелые отношения с Западной Европой и блоком НАТО. В то же время и у России на Балтике тяжелые отношения с НАТО. Поэтому встреча в Питере может иметь и другую сторону политической символики.

Эрдоган приезжает в российский город-форпост, расположенный на балтийском берегу в том регионе, в котором РФ имеет сложные отношения с НАТО. У Турции тоже огромные проблемы с этим крупнейшим военным альянсом — как известно, по подозрению в причастности к путчу задержали начальника натовской базы Инджирлик, где находится американское ядерное оружие и ударные бомбардировщики. Если рассуждать от лица Эрдогана, можно сказать: «Я приезжаю в точку, где у вас есть проблемы с НАТО — из страны, где у меня проблемы с НАТО». Теперь уже известно, что подразделения, входящие в структуру подчинения альянсу, принимали непосредственное участие в попытке военного переворота.

Таким образом, поездка Эрдогана в Питер имеет двойной смысл: «домой к Путину» и в то же время дружественный визит в точку напряжения на северном фланге НАТО — из страны, которая, хотя и остается пока что формальным членом альянса, стремительно становится точкой напряжения на южном фланге НАТО.

Если бы встреча произошла в Казани, символика была бы иной и, возможно, менее выгодной в текущий политический момент. Приедь Эрдоган сейчас в Казань, он бы тем самым показал слабость. Дескать, турецкий президент готов встречаться только на территории, где он имеет заметные преференции, где он популярен и куда вложены значительные инвестиции из Турции. А Петербург — это совсем другой контекст: Эрдоган показывает, что ничего не боится и готов вести переговоры у Путина дома.

— Следовательно, снова можно говорить об особой доверительности общения Путина и Эрдогана?

— Говорить об этом пока преждевременно, но по итогам встречи посмотрим, возникнут ли снова особые отношения между Москвой и Анкарой. Все-таки самое важное — это личные отношения. Сегодняшняя встреча пройдет после долгого перерыва, тяжелого периода охлаждения, войны в Сирии, продолжающихся боев в Алеппо. Все эти факторы тоже являются фоном переговоров, и о них необходимо помнить.

— 8 августа, накануне свидания с Эрдоганом, Путин встретился в Баку с президентом Азербайджана Алиевым и президентом Ирана Рухани, а уже 10 августа ждет в Москве президента Армении Саргсяна. Такая последовательность наверняка ведь неслучайна?

— Разумеется, неслучайна. Думаю, что все просчитано. Общение с Алиевым и Рухани — это выход в Персидский залив, это южный газовый коридор. Вероятно, Азербайджану будет предложено определиться со своим стратегическим вектором, ему будет показано лишний раз, что война в Нагорном Карабахе, несмотря на наличие современного вооружения, для него бесперспективна. Азербайджан находится в кольце стран — Армения, Иран и Россия. Армения враждебна, Тегеран, по сути, союзник Еревана. Россия занимает нейтральную позицию, но не стоит забывать, что она член ОДКБ вместе с Арменией.

Треугольник Рухани — Путин — Алиев — это, как ни крути, все-таки давление на Алиева. Президенту Азербайджана будет предложена некая конфигурация, некая модель отношений, которую он либо примет, либо не примет. Эта модель, безусловно, связана с геополитической и стратегической ориентацией Азербайджана. Какой она будет — покажет ближайшее будущее.

— С российским бомбардировщиком Су-24 и теми силами, которые стоят за его уничтожением, все уже ясно? Или этот вопрос станет одним из стержней встречи в Петербурге?

— Эрдоган пообещал предоставить президенту РФ доказательства того, что он не причастен к ликвидации нашего бомбардировщика, а насколько ясной будет выглядеть после этого данная трагическая история, это пускай уже они с Путиным решают. Мы пока не видели этих доказательств.

— Но ведь уже сейчас говорят, что в гибели Су-24 гораздо в большей степени виновато НАТО, чем Эрдоган и его окружение.

— Изначально об этом твердили. Беззащитный Су-24 подсвечивали и наводили на него турецкий F-16. Об этом наша разведка прекрасно была осведомлена — я тогда еще на телевидении работал, и нам сразу дали об этом информацию. Можно считать это пропагандой или не пропагандой, но в тот момент в воздухе были два АВАКСа: один над Средиземным морем, другой — над заливом. АВАКСы — это, между прочим, не турецкие самолеты, а американские, натовские.

— О чем еще будут говорить Эрдоган с Путиным?

— Я уверен, что одной из главных тем в любом случае станет Сирия. Недаром накануне визита Эрдогана ожесточились бои в Алеппо. Сначала Россия вместе с Асадом, иранскими и ливанскими добровольцами понадеялась на быстрый успех, пошли победные реляции, но потом оказалось, что все не так просто. Выяснилось, что десятки тысяч бойцов вооруженной оппозиции совсем не намерены разбегаться. Бои в Халебе идут с переменным успехом и принимают затяжной драматический характер. И уже не группировка оппозиции, а коалиция асадовских сил находится на грани окружения, поэтому на встрече, конечно, будет обсуждаться и эта тема.

Известно, что Турция поддерживает сирийскую оппозицию. Какие бы события ни происходили в Анкаре, как бы не менялся внешнеполитический курс, естественно, что Эрдоган не откажется от того, во что вложено столько жизненных сил, денег и энергии. Можно называть оппозицию террористами, но не бывают сотни тысяч людей террористами. В Сирии идет гражданская война, а в такой войне, как Россия знает по своему опыту, правда не бывает одна — она бывает как красная, так и белая. Конечно, можно считать, что тот, кто победил, тот и прав, но это очень упрощенный подход. Гражданская война обыкновенно длится долго: в России она тянулась с 1918 по 1922 годы, в Сирии с 2010-го — практически пошел уже седьмой год. Узлы, завязываемые гражданской смутой, потом не разрубить десятилетиями, так что упрощенный подход здесь не годится.

В декабре прошлого года, когда был убит один из лидеров оппозиции Захран Аллуш (по всей видимости, он погиб в результате российского бомбового удара, хотя официальную ответственность за его ликвидацию взяло сирийское правительство), для Москвы исчезла возможность ведения прямых переговоров. Я знаю, что та же «Хезболла» вела переговоры с Захраном. Но смерть Аллуша привела к эскалации войны и сорвала стратегические планы России выхода из конфликта путем достойных переговоров.

С Дамаском у Москвы вообще очень непростая ситуация. Быть заложником режима, который борется за жизнь, и ставить ради этого на карту национальные интересы России — это не совсем правильная политика. Поэтому на встрече с Эрдоганом вполне может быть поднята тема переговоров с сирийской оппозицией — по крайней мере, с той ее частью, с которой можно разговаривать.

В оппозиционных рядах за последнее время произошло очень много важных изменений. В конце июля «Джабхат-ан-Нусра» вышла из подчинения «Аль-Каиде» и объявила о своем переименовании в «Джебхат Фатах аш-Шам». Тем самым группировка показала, что она тоже хочет стать частью мирного переговорного процесса. Можно, конечно, размахивать кулаками и кричать, что никогда этого не будет, но не станем забывать, что бывший «Фронт-ан-Нусра» (одно из названий террористической организации «Джабхат-ан-Нусра», или «Джебхат Фатах аш-Шам», — это 40 тысяч бойцов. Как без них вообще можно урегулировать ситуацию в Сирии — непонятно. Кто решится воевать до последнего патрона с группировкой, которая во главе со своим лидером Абу Мухаммадом аль-Джулани является одной из главных боеспособных сил в этом регионе?

Очевидно, что надо искать какие-то другие решения, и для этого в том числе нужна встреча Путина с Эрдоганом.

— А отношения Турции и России разве не будут обсуждаться? Ведь они не менее важны и запутанны, нежели сирийский конфликт.

— Конечно же, если говорить о той повестке переговоров, которая будет доступна всем, то турецко-российские отношения занимают в ней первое место. Восстановление экономических связей, создание «Шелкового пути» и т. п. — все это будет обсуждаться.

— Сразу после провала военного путча вы говорили, что Турция теперь может выйти из НАТО. Насколько это реально?

— Это вероятно, тем более что Турция не испытывает никакой эйфории от пребывания в составе альянса, как это могло быть несколько лет назад. Безусловно, Анкара поняла, что НАТО относится к ней сугубо утилитарно и что турецкий народ не является для Запада субъектом политики.

Субъектом являются лишь те, кто в данный момент держат власть в стране, будь то военные или кто-то еще. Главное условие, чтобы они были лояльными по отношению к западным элитам. Но турецкий народ нелоялен, поэтому он объявлен врагом западных элит, исламистами, жестокой толпой, которая убивала несчастных солдатиков, принявших участие в путче. Тех самых, которые стреляли в упор в том же Стамбуле на мосту через Босфор. Есть видео, на котором видно, как путчисты расстреливают старика, главу местного самоуправления одного из стамбульских районов. Одному из них солдат угодил в живот и оставил истекать кровью.

Несмотря на это, Анкара вряд ли сейчас станет до предела обострять отношения с НАТО. Но мы уже говорили, что сам факт встречи в Петербурге, вблизи от Финляндии, которая хочет вступить в альянс, — это послание натовским ястребам, и здесь двух мнений быть не может.

— Если Турция выйдет из НАТО, участником какого блока она станет?

— Турция может остаться нейтральной страной — как Австрия, например. Она и без того самодостаточное государство. Это не повлияет на ее военные контракты. Не думаю, что, выйдя из НАТО, Турция сразу побежит в ОДКБ — это было бы странно. ОДКБ выстроена по принципу: могучая Россия с ядерным оружием, а потом уже остальные. Знаете, Турция уже была в такой ситуации, и вряд ли она захочет попадать в нее снова. Поэтому логичнее будет выбрать политику нейтралитета.

Но не думаю, что именно сейчас Турция выйдет из НАТО. Скорее всего, речь будет идти о каком-то ограничении присутствия в этом военном альянсе. Так в свое время, кстати, поступил Шарль де Голль, ограничив взаимоотношения с НАТО, а в 1967 полностью вывел Францию из натовского подчинения.

— Что сейчас происходит внутри самой Турции? Насколько масштабны репрессии, предпринятые Эрдоганом против путчистов? СМИ сообщают о 58 тысячах человек, уволенных с работы, 9 тысячах — под судом…

— Атмосферу немного нагнетают наши журналисты — не надо выдумывать мифы о чрезмерности репрессий. Арестованы были многие, но Турция — страна правовая, в отличие от многих других. Здесь не подключают электроды во время допроса, чтобы выбить показания любой ценой, а следствие интересуется не показухой, а правдой. Да, арестовано большое количество людей в рамках следственных мероприятий, что после попытки государственного переворота вряд ли вызовет удивление.

Но немалая часть задержанных уже отпущена, и, возможно, они не будут репрессированы даже на своих служебных местах. Исключение составят лишь стратегически и политически важные должности (госбезопасность, армия, образование и пр.) — те, кто имеет хотя бы косвенное отношение к путчу, их покинут. Конечно, из сферы образования постараются исключить сторонников Фетхуллаха Гюлена. Но не в традициях современной Турции и турецкого народа чрезмерно жестокие репрессии.

Безжалостно расправиться со своими врагами скорее смог бы Кемаль Ататюрк, но не Реджеп Эрдооган. Те, кто хвалит Кемаля, пусть не забывают, что в 1920-е годы он кровью залил Турцию, сыграл роль «турецкого Сталина». Загонял на баржи мусульман, особенно имамов и исламских ученых, и эти баржи отправлял на дно. Либералы, рассуждая о светском режиме Ататюрка, как-то забывают о кровавом подбое этого режима.

— Но в западной прессе в настоящее время нарастает шумиха по поводу возможного возвращения смертной казни в государственный обиход Турции…

— А в западной прессе не идет шумиха по поводу смертной казни в США? Не идет, хотя смертная казнь считается там законной в 31 штате. В Саудовской Аравии есть смертная казнь, в Таиланде, столь любимом американцами. Смертная казнь принята в Бирме, в Индонезии, в Японии, Индии, Китае… И что дальше?

Если Турция вернет смертную казнь, это будет свидетельствовать о том, что она не является частью западного пространства, не хочет от него зависеть и играть по чужим правилам.

— Соглашение по беженцам между Турцией и ЕС будет разорвано?

— Я думаю, это было бы слишком вопиюще и слишком скандально. Разорвать соглашение могла бы лишь Европа, но после гуманистических спектаклей, которые Запад разыгрывал в последние годы перед всем миром, публично сказать, что нам, дескать, плевать на миллионы людей, пострадавших от гражданской войны, европейские политики не смогут. Отказаться от этой политики гуманизма цинично даже для них. Это будет потерей лица перед своими же либеральными избирателями.

— Таким образом, Турция прощается с наследием Ататюрка?

— А почему бы с ним не проститься? Ататюрк — это настоящий фашист, этакий национал-социалист начала ХХ века. Национализм, атеизм и социализм (в форме олигархически-бюрократической и военной) — вот три кита наследия Кемаля. По сути — военная национал-социалистическая хунта.

Конечно, никто не будет вычеркивать Кемаля Ататюрка из турецкой истории. С его именем связана, к примеру, победа над англо-французской эскадрой в 1915 году. Вначале европейцы не смогли пройти Дарданеллы, потом их десант потерпел поражение на полуострове Галлиполи. Кемаль — это символ победы над Антантой. Думаю, что современные турки будут брать из наследия Ататюрка то, что имеет отношение к независимости Турции и ее национальному духу. Кемаля оставят как миф защиты турецкого народа от Запада.

Вспомним, что в начале 1920-х годов Ататюрк был еще боевым генералом. Поэтому, как ни крути, но Кемаль — это символ победы над англичанами, над НАТО, между прочим. И в этом формате его могут оставить. Но с точки зрения внутреннего потребления кемализм, который даже курдов называл горными турками, вряд ли будет востребован. Реджеп Эрдоган ведь не турок, он аджарец, грузин. Он сторонник политического неоосманизма, турецкой политической идеи, а не проповедник национал-социалистических взглядов, согласно которым все кругом турки.

— Неоосманизм уже одержал победу над кемализмом по всей стране? Это уже де-факто госидеология?

— Думаю, что еще нет, посмотрим на то, что будет происходить. Мы видим по итогам путча, что светская конституция страны была защищена исламскими массами, исламской улицей. Исламская улица показала свой демократизм, способность к мобилизации и политическую зрелость. И для Запада, и для турецких элит это пугающий момент, поскольку исламская улица так просто не подчиняется президентам. Она может как защитить президента, спасти его, так и выступить против Эрдогана, выгнать его. Это совершенно новая политическая ситуация. Очевидно, что с этими людьми надо договариваться.

Единственная на сегодняшний день страна на земле, где политический ислам является легальной и даже победившей политической силой, — это Турция, где есть правительство в лице Эрдогана и его команды, которые лояльны по отношению к исламскому политическому фактору. Не архаичному, а просвещенному, современному, цивилизованному, социально развитому. Это вызывает ужас Израиля, Европы и всех тех, кто рассматривает исламский мир просто как объект агрессии, неоколониального порабощения и интервенции.

— Какие перспективы у политического ислама в принципе? Может ли эта модель реализоваться где-то еще, кроме Турции? Какая судьба уготована ей в России?

— Пока никаких перспектив. Турция — это уникальный пример, когда высокоразвитое государство с богатыми политическими традициями, многонациональное берется за такой эксперимент. Турция — это не только турецкое государство. Турки, между прочим, всегда считали себя наследниками Византии и Рима. Когда Москва рассуждала о третьем Риме, она подразумевала византийское христианское наследие. Но в идеологии Блистательной Порты всегда декларировалось, что третий Рим — это, собственно, Османская империя. Тем более что она находилась буквально в границах Византии, восточной Римской империи. Только она была не христианской, а исламской.

Султаны считали себя наследниками ромейских императоров. Но! Есть одно но: концепция роли султана и халифа прямо оппонировала концепции императоров. Римский император — это консул, получающий особые права по решению города. Рим — это всегда город, urbs на латыни. А халифат (Османская держава — это тоже халифат) — это не город, а община. Это противоречие между общиной, которая лежит в основе исламского концептуального подхода к политике, и городом как крепостью, как сакральным местом (город как град Божий блаженного Августина) и определяет различие между римским и османским правителем.

Город как языческая концентрация человеческой жизни и энергии в интересах богов и гармонии был христианизирован. Даже западноевропейская государственная идея, на мой взгляд, языческая, хотя и преподносится в христианском обличье.

Ислам исходит из других принципов. Исламская концепция общины неязыческая по своей сути. Халифат — это не империя.

Наиболее близкий в истории аналог халифата — это Советский Союз. В его ленинском, а не сталинском варианте, то есть так, как он задумывался: союз народов, объединенных общей идеологией справедливости и высшего смысла. В СССР это был коммунизм, а в многонациональном халифате — ислам.

Это крайне важно для понимания ситуации. Перспективы политического ислама, после свертывания «арабской весны», связаны с исходом сирийской войны. Если в Сирии победит оппозиция, то к власти придут не эмиры, короли или королевские семьи, а полевые командиры, которые на протяжении долгого времени в очень цивилизованной и культурной стране, какой является Сирия, удерживали свои позиции.

Если кто-то считает Сирию дикой страной, то даже говорить об этом не хочется — это какое-то убогое невежество. Многие сирийцы гораздо образованнее и культурнее европейцев — это понятно каждому, кто давал себе труд побывать в Сирии или Ираке до их разорения.

Поэтому, если политический ислам победит… Победит, разумеется, не ДАИШ — террористическая группировка, запрещенная в России, которая отторгается всем исламским миром, как заноза, которая нагнивает. Нет, я говорю о том политическом исламе, который сражается за честь и достоинство мусульман, за то, чтобы они избавились от западного колониального влияния, развивали свою доктрину и общество.

Я не знаю, кто победит — салафитские, скажем, или тарикатские структуры. Это не имеет значения. Просто последние 200 лет мусульмане живут в условиях колонизации, когда западные европейцы, американцы или даже подданные Российской империи в XIX веке приходят на их земли, объявляют их врагами, проливают там моря крови, а потом еще рассказывают, какие мусульмане плохие и дикие.

Ислам хочет равного статуса в европейской цивилизации. Почему в западном мире может быть демократия, а в исламском — только тирания или какая-нибудь ужасная диктатура? Мусульмане тоже хотят демократии, но не на основании западноевропейской концепции города, а на основании концепции общины, где права и полномочия делегируются иначе (я сейчас не буду рассказывать подробно, это отдельный разговор).

— Кто поручится, что исламская концепция общины, о которой вы говорите, применима к современности?

— Поверьте, исламский мир совсем не архаичен. Последние 200 лет в нем, как и европейском интеллектуальном пространстве, тоже велись дискуссии о том, что такое свобода, предопределенность, необходимость, свобода слова (где она начинается и где заканчивается), парламент и т. д.

Ислам — это никакая не молодая религия, мы с вами об этом уже говорили. Христианские Вселенские соборы были еще далеки от своего окончания, а в Мекке в начале VII века уже прозвучала проповедь. Ислам формировался параллельно с историческим христианством.

Поэтому не надо перекладывать на исламский мир те преступления, которые совершает Запад. Запад оккупировал мусульманские земли, создал там марионеточных королей, диктаторов и правительства и продолжает очень болезненно относиться к любым попыткам исламских народов нащупать собственный путь и выстроить свою историю. Чтобы этого не произошло, Запад инициирует феномены вроде ДАИШ: выпускает джина из бутылки и радостно смотрит, как станут развиваться события.

Я уверен, что весь терроризм — это продукт западных спецслужб. Войны, теракты дают натовцам повод полететь в очередную мусульманскую страну и утопить ее в крови. Ракка, Багдад, Дамаск — какая им разница?

А ведь, скажем, «Братья-мусульмане» — это скорее светская группировка, не исповедующая насилие. У них даже джихад заключен в строгие рамки: если на мусульман напали, разрушили, тогда, наверное, можно ответить. Это абсолютно не джихадистская организация. И что они получили? Когда нынешний президент Египта Ас-Сиси просто поставил пулеметы и расстрелял их демонстрацию (весной 2013 года — прим. ред.), Запад с готовностью это признал.

Вот если в Москве полицейской дубинкой заденут какого-нибудь Илью Яшина, сразу весь Евросоюз и НАТО встают на дыбы. Или разгонят демонстрацию Эдуарда Лимонова — помните, они по 31 числам митинги проводили?

— Да, это называлось «Стратегия 31».

— И тоже Запад чрезвычайно встревожен. А в Египте можно безнаказанно расстреливать из пулеметов сотни людей, тысячи людей приговорить к смерти, снять президента Мухаммеда Мурси, пытать его и избивать (все знают, что Мурси пытали), и ничего. Можно пожимать руки этим палачам, потому что это выгодно.

Вот после Египта исламский мир окончательно понял: Запад не считает мусульман партнерами, он рассматривает их просто как инструмент. Ну хорошо, они не хотят, чтобы их безнаказанно убивали, они тоже могут взять в руки оружие.

Я считаю, что из сирийской войны нет простого выхода. В этом конфликте появились и сформировались совершенно новые мусульманские силы — тот же убитый Захран Аллуш и другие. Это лидеры уже другой эпохи, это не архаика. Не моджахеды из середины ХХ века, которые бегали с «Калашниковыми» по горам. Это люди, которые имеют выходы в мировой истеблишмент, — это в корне меняет ситуацию.

— Как России следует вести себя по отношению к политическому исламу?

— Еще не поздно развернуться к нему и осознать, что это не враг, а союзник. Если будет понимание, что мусульмане не хотят захватывать христианские земли или давить людей грузовиками на набережной (в Ницце, я считаю, это срежиссировали западные спецслужбы), тогда что-то изменится. Исламский мир хочет равных человеческих взаимоотношений — вроде тех, что возникают у Путина с Эрдоганом. Вот тогда Россия окажется впереди всего западного мира и исполнит то, к чему и призвана своим геополитическим положением и наличием в ее составе более 20 — 30 миллионов мусульман. И это не считая огромной диаспоры, переселившейся к нам из Средней Азии.

От нас требуется просто быть партнером и другом, хотя и между друзьями бывают конфликты, как у РФ с Турцией. Но по большому счету интересы России и исламского мира совпадают.

Запад делает все, чтобы не допустить такого союза. По его мнению, у России хорошие отношения могут быть только с англосаксами и Израилем, если они до этого снизойдут. А вот с Турцией или Ираном — нет.

Надо понимать, что такое исламский мир. Вот Виталий Наумкин, директор института востоковедения РАН понимает. Думаю, что и Евгений Сатановский понимает, только он, как мне кажется, хочет, чтобы русская кровь проливалась в столкновении с исламским миром ради того, чтобы Израилю хорошо жилось. А мы хотим, чтобы хорошо жилось всем — и нашим партнерам в лице мусульман, и евреям, дай Бог им здоровья. Но они должны понимать: если они готовы играть роль ножа, который Запад всадил в подбрюшье исламского мира, то война никогда не прекратится. Она была, есть и будет.

Визит Эрдогана в Россию, события в Халебе и многое из того, что сейчас происходит, — это свидетельство перехода исламского мира на новый уровень, в том числе и в понимании самих себя. Мусульмане не хотят быть третьим миром. Они хотят быть вторым миром или наравне с первым. Причем не через королей, а через народ и улицу. Демократическая исламская улица ищет равных прав с европейцами, россиянами и т. д. И это крайне важно для понимания текущего момента.

— Вы назвали Турцию наследницей Византии, в то время как на эту роль всегда претендовала Россия. Не будет ли тесно двум наследникам и как они поделят между собой Третий Рим?

— Если получится диалог между христианским и исламским наследиями Византии, то тесно не будет. Мистически это и составит две головы двуглавого имперского орла. По крайней мере, это две нитки традиций, идущие от Византийской империи и конкурирующие за ее наследие.

Если Турция и Россия между собой договорятся, возможно, это и вернет подлинному византийскому наследию утраченную целостность.

Может быть, это и есть исторический и мистический смысл отношений между Россией и Турцией, который мы до конца не понимаем, но который Всевышний сможет реализовать в исторических реалиях.

Валерий Береснев

Источник: http://www.business-gazeta.ru